«Мой стакан не велик, но я пью из своего стакана»
Альфред де Мюссе

Персональная выставка московского художника Наталии Назаровой не является полным освещением ее творческого пути. По воле автора отбор произведений для экспозиции ограничен определенным периодом — началом восьмидесятых годов, тем временем, когда она отошла от привычной практики оформления и иллюстрирования книги, целиком погрузившись в сферы декоративно-прикладных форм.

Как произошло, что профессиональный художник книги, выпускница Московского полиграфического института, в семидесятые годы успешно реализовавшая себя в книжном дизайне, в начале восьмидесятых кардинально переориентировала свои творческие устремления, сосредоточившись на создании прикладных вещей, в основном на костюме? Ответ на этот естественно возникающий вопрос в меньшей степени связан с жизненными обстоятельствзми и в большей — с характером ее личности, с особенностями интеллектуального и эмоционального склада натуры. Художник убежден, что узкие рамки жанра стесняют ее мысль, ее творческую волю, а прикладной этап в биографии является осуществлением ее давних увлечений традициями материальной культуры, миром вещей, окружающих человека и обозначающих стиль жизни того или иного общества в историческом времени.

Первые эскизы костюмов еще близки к иллюстрациям. Они носят характер опуса, своевольной фантазии, эксперимента, игры с декоративными фактурами, тангирами, которые обычно применяются при оформлении печатных изданий: обложек или форзацев.

Фотофрагменты политипажа самых различных по рисунку орнаментов — основные составляющие коллажного узора платья — намеренно трактуют его как плоскость в пределах лаконично очерченной формы самого платья. Содержательно-смысловое значение узорного украшения наряда, его выспренность и выставленность еще более усиливают строгая фронтальность и абсолютная статичность позы персонажа. Здесь именно коллаж с его композиционной структурой и цветовой ритмикой определяет насыщенность образа.

Но несмотря на то, что главной темой изображения является костюм, его реально-прикладной характер еще необъясним, во всем чувствуются крепкие связи с книжной графикой, с ее пластическими средствами в трактовке образа. Представление костюма, отношение к нему персонажа напоминают мизансцену в театре-буфф с внешне подчеркнутым преувеличением его демонстрирования.

Вероятно, сценический, игровой момент первых эскизов и вызвал интерес к искусству Наталии Назаровой, за которым сразу же последовало приглашение работать над костюмами к фильмам Г. Полоки и А. Майорова на студии «Мосфильм». Явилось ли это предложение «счастливым случаем» в судьбе художника? Пожалуй, нет, хотя оно многое изменило в ее творческой биографии. Короткий мосфильмовский эпизод жизни был весьма важен как проба сил в качественно ином виде искусства. Он был необходим для приобретения навыка реализации изобразительных идей эскизов костюма в конкретной вещи с присущими ей жизненно-практическими функциями. Он был интересен для Назаровой той информацией, которую она сумела получить из знакомства с обширной коллекцией театрального и исторического костюма. Однако художником театра она не стала, хотя печать сценического образа наряду с ее профессиональной привязанностью художника книги, поисками продуманной предметной конструкции, адекватной содержанию образа, останутся в моделях платья «бытового» назначения.

Сам термин «бытовой костюм» не совсем точен в определении работ Наталии Назаровой. Он говорит только об использовании вещи. В действительности же большинство из них предназначено для праздника. Хотя многие просты в решении конструкции формы, их художественно-смысловое содержание, сценическая образность выявлены с такой же очевидностью, как и в графических эскизах, но теперь эти качества переведены на «язык» движения пластической формы, исходящей из покроя.

Так, платье с собранной спиралью лентой требует особо чуткого восприятия его сложной и многообразной ритмики декоративных деталей, окутывающих фигуру либо легким струящимся бризом, либо подымающихся в динамичном всплеске. Его восприятие и использование требуют умения под стать профессиональному актеру. Кстати, и задумано оно было как фестивальное, а лента-гармошка — как символ экстравагантности праздника. Здесь декор, диктуя характер ношения костюма, сочетается с мягким пластическим рисунком формы, обтекающей фигуру. Та же сценическая образность с сильным ощущением маскарадной феерии присуща и двум другим платьям: «Крыло правое» и «Крыло левое». Их крой, свободно драпирующийся, и ассиметричные рукава жестко провоцируют манеру его ношения неожиданностью впечатлений раскрывающегося рукава. В другой работе — авторской серии жилетов на тему русских народных сказок — форма представляет недифференцированное единство нерасчлененной материи на плотной ватной основе наподобие деревенских телогрей. Упрощая покрой изделия, художник разрабатывает декор как сюжетно-изобразительный мотив, возвращаясь к образам иллюстраций. Языком примитива, занимательностью мотива в его иносказательности образов русского фольклора она создает удивительно органичные по своей внутренней сущности произведения, используя при этом привычный для русского крестьянского шитья материал — ситец-набивку и лоскутную технику.

Персонажи ее жилетов: кошки-русалки, кошки-улитки — рождают фейерверк чувств, радость и удивление. Они забавны, в их трактовке столько доброты, веселья и искрящегося юмора.

Людмила Андреева, Москва, 15.10.1994